Вскоре он получил от Артурчика всю нужную информацию: и где ключи; и где вход в подвал, где содержались девушки; и где патроны к имеющемуся в наличии оружию; и даже кто такой тот толстяк в халате, что так неудачно для него самого пересёкся с ними на лестнице и вздумал отстреливаться: это был «сам Муса Телбоев, зам Коловойского, очччень влиятельный человек в Регионах; теперь вам точно пиздец; его искать будут, за ним приедут, пиздец вам!»

Пропустив мимо ушей информацию про жирного покойника — кем бы он ни был в жизни, сейчас он был просто кучей мёртвого мяса; и, кто бы за ним не приехал, это будет явно не раньше утра, то есть времени достаточно, — Владимир поднялся с корточек и первым делом отправился искать вход в подвал, наказав Женьке и Лерычу стеречь Артурчика, а лучше привязать его покрепче.

Женька заявил, что «этого пидора» пусть один Лерыч пасёт, и изъявил желание идти с Владимиром; Владимир не возражал.

Вместе они довольно быстро нашли дверь в стене одного из технических помещений, где стоял здоровенный бак, весь облепленный для теплоизоляции причудливо застывшей пеной из баллонов, и на стене красовалась разводка из труб, вентилей и манометров. За дверью открылась пологая лестница вниз, в подвал.

Снизу пахнуло спёртым воздухом с явным запахом бензина и выхлопных газов; значительно громче стало слышно тарахтение генератора. Лестница вела вниз в темноту; впрочем, доставать фонарики не понадобилось — Владимир нащупал на стене выключатель, и подвал внизу осветился неярким, но вполне достаточным светом от диодных светильников.

Женька сунулся было за ним; но Владимир строго остановил его, буквально приказав стеречь вход в подвал, и быть настороже — ибо, как он сказал, «- Лерыч нам не друг и не помощник, а так, — временный попутчик; такая же, по ходу, дрянь, как и Дырявый; и не хватало ещё нам, чтобы он нас тут, в подвале, запер!» — Владимир, беря пример с друга Вовчика, и вообще, руководствуясь здравым смыслом, решил быть впредь максимально осторожным.

Опасение было не лишено оснований, и Женька с ним согласился; тем не менее сразу же выдвинул встречное предложение:

— Так давай, Билли, я сейчас пойду, да и хлопну его, чо тянуть-то?

Уже начав спускаться в подвал, Владимир задержался. Вообще Женькины моральные принципы представляли для него тёмный лес: то он с бывшим «героем фронта» дерётся строго одной рукой, «чтобы быть на равных»; или не допускает расправиться с Белым; то без проблем достреливает того жирняя на втором этаже и сейчас вот запросто предлагает пойти и пристрелить Лерыча. Который, всё ж таки, что ни говори, а подельник; и здорово им помог. Хотя и сволочь, конечно. Забавные принципы у Женьки, да.

— Жень, а вот интересно, — вот ты тогда Белого не дал мне грохнуть. А сейчас того толстого, наверху, добил без проблем; и Лерыча готов прижмурить — это как сочетается?

— Да без проблем! — пожал плечами Женька, — Лерыч, ты сам говоришь, нам кто? — никто. Гад; сам же говорил, что он на тебя со спины с палкой тогда в коттеджном посёлке напал, и ты с ним дрался. Гад он, значит. Тем более я его сегодня по драке урыл. А кого победил — того и замочить можно. Даже нужно! Дядя Диего вот говорил тогда, в кабаке ещё: «- Не добить побеждённого врага — это оскорбить мироздание, которое даровало тебе победу в бою! Оставить дело незавершённым». Он говорит, мироздание этого не любит! А с Белым ты не дрался.

— Вот оно как… — удивился Владимир, — Мироздание, значит. Диего… Складно. Против таких моральных авторитетов, конечно, не попрёшь! Ладно, стой, «держи вход», с Лерычем потом разберёмся!

Оставив Женьке автомат, он спустился в подвал.

Подвал был здоровенный; в нём было так же тепло, как и в доме, и Владимир расстегнул куртку. Пахло выхлопными газами, видимо, хотя, судя по звуку, генератор и стоял в отдельном каком-то отсеке с выводом выхлопа на улицу, газы частично попадали и сюда.

Первое помещение, в которое он попал, было, судя по всему, предбанником: диванчик вдоль стенки, вешалка на стене, на которой сейчас висел одинокий чей-то лифчик; резные по дереву картинки на стенах, изображавшие голых толстых дядек и женщин, парящихся вениками и совокупляющихся в разных позах, что однозначно показывало и невзыскательный вкус владельца дома, и его, так сказать, ментальную направленность.

Напротив диванчика на стене — покрытый пылью экран плоского телевизора, под ним тумбочка с таким же пыльным проигрывателем ДВД-дисков и стойка с этими дисками. Дурацкий глобус на колёсиках, который так любят приобретать «новые богатые» — несомненно, бар. Ещё двери; и проход дальше.

Владимир пооткрывал двери: ну да, парилка, душевая с ванной. Всё заброшенное по виду, видимо, давно не пользованное. Бойлерная, или теплоузел. Ещё комната — видимо, для стирки-гладилки: стиральная машинка, большая гладильная доска, верёвки под потолком для белья — ничего интересного. Пошёл в проход, на стук генератора.

Ещё помещение — видимо, с потугами на тренажёрный зал: горбатые скелеты тренажёров, тросы и противовесы. Зеркала на стенах — ну а как же! Интересно, Дырявый это сам себе строил, или перекупил у кого уже готовое? Или отжал, что скорее всего. Вряд ли тут кто-то вообще хоть когда-нибудь занимался; сейчас тут стоят какие-то пыльные коробки. Дальше.

Ещё комната — кладовая. О, тут побогаче: мешки, коробки, ящики. Но некогда смотреть, дальше.

Следующая комната Владимиру многое сказала о хозяине дома и о роде его занятий. В небольшой комнате с крашеными белой краской стенами, да ещё с развешенными по стенам зеркалами; так, что она была вполне ярко освещена даже единственной лампочкой под потолком, было что-то вроде пыточной… Или нет. Скорее не пыточной, а что-то вроде комнаты для экзекуций пополам с сексуальными утехами. Или сексуальными извращениями, — это точнее, если учесть антураж: большой низкий стол посередине, застеленный клеёнкой в бурых отвратных пятнах; по углам стола свисают ремни с пряжками, — явно фиксировать руки-ноги. Н клеёнке небрежно лежала плеть… Тяжёлая такая плеть; серьёзная, явно не для игрулек в садо-мазо.

Столик в углу, на нём какие-то блестящие железки; смятые большие чёрные пластиковые мешки в углу, — Владимиру всё это было мерзко даже рассматривать. Что он тут, в Декстера играл? Похоже! — завершала антураж видеокамера на штативе возле стола. И пахло тут… Несильно, но противно пахло чем-то животным, разложившимся; так, что даже перебивало вонь от генератора.

Владимир только огляделся в комнате, и тут же вышел. Трогать мешки, смотреть что в них и в тумбочке не было никакого желания; а вот намерение сразу же по возвращению в холл «хлопнуть», как выразился Женька, хозяина дома, стало очень сильным. Ладно, что дальше…

Вот — шорох, и вроде как еле различимый говор. Чччёрт, где-то здесь! Ещё несколько дверей. У Владимира сильно забилось сердце — неужели он сейчас увидит, — и вытащит из этого проклятого дома Наташу? Ведь этот гад, Артур, не сказал, что она здесь; только что «все бабы в подвале». Это Пломбир сказал, что Наташу Дырявому продали; не мог же он ошибиться или соврать? Зачем бы ему врать?

Шорох, звуки какого-то движения слышались из-за одной из дверей, — ну да, если здесь и есть тюрьма, зиндан — то, конечно, за этой дверью! — это уж классика!

Дверь была солидной; непонятно откуда её такую притащили и как вделали в стены: тяжёлая, металлическая, крашенная тёмно-зелёной краской, с откидывающимся окном-кормушкой, как это называется на слэнге арестантов; да ещё с глазком. И на засове; засов — на висячем замке. Рядом — табуретка, на ней забытая поварёшка, в засохших комках. Прислонённая к стенке палка — черенок от грабель или чего-то наподобии.

Смотри-ка, на замке… Видимо, Дырявый не всем доверял в своём доме. Ну-ка, где тут подходящий ключ на связке…

Он побренчал ключами, перебирая. За дверью еле слышно говорили. Вполне отчётливо только донеслось: «- Никуда не пойду… сволочь, сволочь!.. …поддержите, девочки!»