В общем, хотя его самого при бойне в Арсенале оставили в живых, он понимал, что это совсем не от хорошего к нему отношения; и не из гуманности; а чисто благодаря случайности; ну и из-за того, что он им потом помог разобраться где что лежит, что упростило грабёж арсенальских запасов. Не найди утром кэп его «порнографическую тетрадь», не озлись на него из-за этого, и потому не поставь его «охранять» и без того прикованного к батарее «сутенёра» — лежать бы Матюшкину вместе со всеми в кровавой куче в актовом зале…

Так что с этой бандой он был по необходимости и в силу безысходности своего положения; без всяких к ним тёплых чувств, — и именно потому, когда началась стрельба, и пацан, схватив автомат, выпрыгнул из кабины, у него возникло сильное желание сейчас же запереться в кабине броневика, и, благо ключ был в замке зажигания, стартануть вдаль, оставив новых знакомцев на дороге… В принципе, вполне могло получиться, — когда он понял, что в кабине он один, и ключ в замке, у него от ощущения этой рискованной возможности аж затряслись руки и бросило в пот: всего-то захлопнуть дверь, повернуть ключ зажигания — и газ в пол! И прощайте, чёртова банда убийц! Он даже потянулся было захлопнуть уже дверь, когда вспомнил, что там, в кунге, девки и куча оружия. Что с ними-то делать?.. На ходу они ему тоже ничего не сделают, и машину не остановят — ну а потом?? Как их, отмороженных, выкуривать из бронированной коробки? Если только не останавливаясь гнать к какой-нибудь части, которые дислоцировались рядом с Оршанском, и там сдаваться. Но и там… Ворвавшуюся в расположение машину наверняка воспримут как нападение; из кунга наверняка начнут стрелять; и вместо помощи можно схлопотать гранату в кабину… нет, нафиг-нафиг!

Эти соображения, пулей промчавшиеся в его голове, остановили его; он почувствовал прихлынувший к лицу жар, — можно не рисковать, не надо рисковать… Нет, он был совсем не герой, Никита Матюшкин; он даже паркуром никогда не занимался, и не любил играть в футбол и другие травмоопасные игры; и потому, когда благодаря этим вот соображениям отпала возможность рискнуть, он почувствовал громадное облегчение. Ну а потом, когда Владимир выстроил весь «экипаж», и он сообразил, что в кунге-то никого не осталось, он уже внутренне демобилизовался; и на то, чтобы рискнуть уже просто не хватило решимости… А, ну к чёрту, пусть идёт как идёт!! Он даже выпрыгнул тоже на дорогу, как бы отталкиваясь от соблазна запереться в кабине и стартануть, оставив новых знакомцев — убийц с носом… А они — Владимир и Женька, — заметив его слегка неадекватное состояние, списали это на трусость… Трусость это и была по сути; вот только не трусость от соучастия в очередном убийстве, а трусость отказа от резкого изменения своей собственной судьбы. Была, была перед Студентом возможность взять свою судьбу в свои руки — но он, как и многие бы сделали на его месте, всё же решил плыть по течению. Так, в конце концов, проще…

А Владимир и «экипаж» так и не узнали, что они только что рисковали остаться на зимней дороге без машины, с лёгкой стрелковкой, и даже без верхней тёплой одежды…

Поразмыслив, Владимир решил, что нет худа без добра; и, раз уж такая случайность подвернулась, надо, действительно, провести учения, своего рода боевое слаживание; отстрелять все пулемёты, благо патронов более чем хватало; ну и, по желанию, шарахнуть ещё и из гранатомётов!

Это решение вызвало шквал восторгов — трястись в кунге уже поднадоело; а тут такое, что ни говори, развлечение! И ещё целых три нетронутых вагончика плюс ржавая железная будка с пулемётом — чем не цель! В общем, вскоре зимний лес наполнился треском очередей и редким уханием гранатомётов; так, что у деревенских, к которым так «удачно» присосался было на снабжение полицейский пост, сложилось впечатление, что «их менты, чтоб они сдохли!» с кем-то всерьёз сцепились на дороге. Лишь на следующий день пара смельчаков, отправившихся на разведку, принесла в деревню радостную весть, что «дракон, сосавший жизненные соки, реально издох!» — на посту не осталось ни одного целого вагончика, и даже ржавая коробка МПОУ получил два попадания из чего-то серьёзного, оставившего в его боку зияющие воняющие сгоревшей взрывчаткой пробоины.

Двинулись дальше. Теперь перед ветровым стеклом при поднятом бронещитке торчал старый калечный плюшевый мишка, которого так и не нашли время починить: с полуоторванной лапой, с одним глазом, и том, висевшим на ниточке, — «амулет» и подарок от Наташки, Женькиной сестры, притащенный теперь в кабину Алёной. Дома, — то есть в Норе, — не нашлось подходящей пуговки или бусинки, чтобы сделать медвежонку оба глаза; и Алёна собиралась починить его по дороге, — если будет чем.

Матюшкина выгнали в кунг; и теперь в кабине рядом с Владимиром восседала Лёшка рядом с Женькой, невыносимо всю дорогу хваставшаяся, как она «с первого раза, почти не целясь!.».

Женька ехидно оппонировал; хотя сознавал слабость своей позиции: решив так же отличиться, он выбрал мишенью для РПГ самый дальний вагончик — и с первого раза промахнулся: дымная полоса от гранаты мелькнула над его заснеженной крышей, и взрыв ухнул дальше, уже в лесу. Что вызвало шквал насмешек от жестокой Алёны. Сжав зубы, Женька перезарядил гранатомёт, и, со второго выстрела всё же влепил гранату в бочину вагончика, от чего тот ожидаемо разлетелся вдребезги. В общем, Женька реабилитировался — в глазах всех, кроме Алёны, продолжавшей осыпать его насмешками.

Отстреляв ещё несколько гранат; опробовав и «Муху», который, несмотря на несопоставимо меньшую, чем граната РПГ мощность, понравился всем и меньшими габаритами, и меньшим грохотом при выстреле, и большим удобством прицеливания; отработав из всех пулемётов по указанным Владимиром целям, — причём он взял на вооружение Женькину идею давать команду «с какого борта фрегата палить»; забрав автоматы покойных ментов, двинулись дальше. «Чтобы не валяли дурака» Владимир распорядился набить по дороге расстрелянные пулемётные ленты, — в том числе и от этого скучного, и крайне неудобного на ходу занятия, Алёна и слиняла в кабину.

Гузель сообщила, что дальше дорога, кажется, чистая до самого Озерья; единственно что нужно будет остановиться возле комплекса старых полуразрушенных зданий красного кирпича, «на минуточку», что «у неё там друзья».

Владимир тут же осведомился, какого рода эти «друзья», и не придётся ли по ним также стрелять из гранатомётов? Здания эти он, уже проезжав раньше по этой дороге, знал; но всегда считал необитаемыми. Узнав, что там теперь обретаются интеллигентные бомжи, помогшие, в отличии от ментов, Гузели, он успокоился.

Коммуна «интеллигентных бомжей» действительно была на месте и вся в сборе. Конечно, они и не подумали показаться, когда поодаль остановился грозный броневик: в их понимании это могла быть только ещё одна напасть в виде или представителей власти, или какой-нибудь банды, которым зачем-то понадобились приютившие их сиротские руины. Какова же была их радость, когда их стала окликать в дверь по именам их недавняя знакомая, Гуля!

Все были здесь: Робеспьер, Магерини, Растрелли, Скотник. Почему-то только сейчас она обратила внимание, какие они все грязные, как от них реально пованивает… когда же они мылись-то последний раз? Тогда, при первой встрече, это как-то воспринялось как само собой разумеющееся.

Пугливо поглядывая через её плечо на броневик, они засыпали её вопросами; но разговаривать было некогда — она лишь сунула в руки старику-историку коробку с сухпайками (изъятыми из Арсенала), Магерини — пакет с сахаром и пачку чая. И — сверху, на коробку с пайками, выложила старенький ПМ с запасным магазином.

— Нет, что ты, зачем бы нам?? — испугался было Робеспьер; но Скотник без колебаний забрал пистолет и патроны, сунул в карман потрёпанного пальто, буркнув:

— Пригодится!

ПРЕЛЮДИЯ

Ван Ли закончил наконец выравнивать бетон; отставил в сторону тяжёлую гладилку, — примитивное приспособление из нескольких жердей и одной доски, — и, устало опёршись на неё, перевёл дух. Его товарищ и сосед по койке в казарме Чун Ли — они были из одной деревни и были даже где-то дальними родственниками, как вся деревня в провинции ЧуЛань — тоже отложил в сторону изляпанную раствором совковую лопату, и, опустившись на колени, придирчиво стал осматривать плоскостность получившейся новой бетонной заплатки, сверяясь по маленьким щепочкам — маячкам по краям бывшей воронки.