Быстро проскользнула внутрь. Столы, заваленные всякой всячиной, мотки проводов… нет, не здесь.

На кухне, на столешнице обеденного стола, валялась старая Олегова разгрузка. Да, вот оно! — интуиция подсказывала ей, что нужно иметь при себе средство, способное разом поставить точку! Окончательную точку! Да, всё её позитивное восприятие, вся натура говорила ей, что всё будет хорошо, — она идёт в новую жизнь. Да, в неизвестность — пусть, но всё будет хорошо!.. но подсознание требовало иметь возможность «поставить окончательную точку». И она доверилась подсознанию.

Увы — разгрузка была пуста, кто-то (это был Сергей) вынул из неё все ручные гранаты, которые она искала…

А, вот! На подоконнике, на расстеленной газетке лежало зелёненькое яйцо РГД-5… Без запала! — наверное, поэтому её и не взяли. А, вот и запал! Лежит рядом с обломком ножовочного полотна по металлу, и какими-то трубочками. Сергей как-то показывал, как пользоваться гранатой, хвастаясь умением, — она тогда запретила ему «играться в доме» со смертоносными игрушками; он надулся — но кое-что из объяснений тогда запомнилось. Собственно, и ничего сложного. Главное — следить, чтобы кольцо было на месте. Кольцо на месте? — прекрасно! Она быстро ввинтила запал в корпус гранаты и сунула её в карман. Возможность «быстро поставить окончательную точку» была обретена. Подсознание успокоилось.

Теперь вон из бывшего дома!

На втором этаже она увидела труп.

Крупный мужчина в камуфляже и большом, видно что тяжёлом чёрном бронежилете поверх формы лежал на площадке, раскинув руки; и под ним вся, буквально вся площадка была в крови. Вся площадка — одна большая лужа крови, подёрнутая сверху всё той же белой пылью, с плавающими в ней мелкими щепками. Там же, в луже, рядом с головой, как большой котелок лежала тяжёлая зелёная каска. А вот головы почти не было: вместо лица — месиво, такое, что кусок кости с целым ухом торчал как-то вбок, а нижняя челюсть с белыми редкими зубами свисала на шею, почти на грудь. Между этим целыми фрагментами — ухом и челюстью — кровавая каша. И там, где должны были быть колени — кровавые клочки камуфляжа, торчащая кость; нога, ботинок на ноге повёрнут так, как никогда бы не мог быть повёрнут у живого, у целого человека.

Глядя на «это» у неё застучали зубы и ослабли колени.

Она вынужденно рассмотрела его, потому что некоторое время боялась ступить в эту чудовищную лужу; но на верхних этажах вновь застучали выстрелы, кто-то закричал, — и она решилась, ступила; держась рукой в перчатке за перила лестницы с сорванной с них деревянной облицовкой, боясь поскользнуться, мелкими шажками, чувствуя как под зимними сапогами скользит и хлюпает ужасная лужа, пробралась к последнему лестничному маршу, ведущему на площадку, с которой уже был выход на улицу.

Раньше здесь всё было заставлено, заложено тумбочками, частями мебельных стенок, разными-всякими кухонными и книжными шкафами, нагромождёнными с целью «затруднить проникновение», как объяснял Олег; она же видела только штабеля еле держащегося, готового обрушиться хлама. Да ещё заминированного — она знала, что Олег понавтыкал там, как он выражался, «сюрпризов» — на один из них этот военный, видимо, и наткнулся. Потому из Башни она одна не выходила, — во всех этих включениях-выключениях она не разбиралась.

Но сейчас всё это представляло собой дымящиеся груды обломков. Оскальзываясь, оступаясь измазанными в крови сапогами по кускам деревяшек, по ламинату и бывшей лакировке бывшей мебели; вцепившись в перила, она пробралась к выходу.

Обычно запертая железная дверь подъезда теперь зияла на улицу оплавленной по контуру дырой в рост человека, сама же дверь валялась снаружи. Стараясь не зацепиться на торчащие, кажется даже ещё сейчас горячие чёрные края дыры, она выбралась на улицу.

Улица, как будто стремясь дать ей понять, что её решение покинуть Башню было верным, встретила её чистым морозным воздухом, который пился как самый дорогой коктейль после мерзкого горелого смрада Башни.

Во дворе никого и ничего не было; да она и не рассматривала — прямо через двор, не оглядываясь, она побежала вперёд, вперёд, в новую жизнь, к изменениям. Бывший муж, сын, квартира, дом, многомесячное заточение в стенах Башни, когда её «выпускали» только в сопровождении, «под конвоем», как она говорила, и только по делу — всё это было уже не её. Она пила свежий воздух свободы, она чувствовала себя как бабочка, только что покинувшая старый, ставший тесным кокон.

С прежней жизнью, как она твёрдо решила, было покончено.

ВОЗДУХ СВОБОДЫ

Она опомнилась, лишь когда очутилась далеко вдали от Башни.

Это было очень непривычно, очень! Было радостно, по-новому — куда-то идти одной, без «конвоя», без сопровождающих. Господи, как же чудовищно ей опротивела эта Башня, это смрадное, вечно тёмное «убежище», а на самом деле — тюрьма! Наконец-то она от неё избавилась!

Но нужно было решить, куда идти. Нет, она не сомневалась, что все её решения были верны; что всё, в конечном итоге, к лучшему! — она помнила это: «Всё, что ты делаешь — совершенно! Никогда и ни в чём не стоит раскаиваться; ты — величайшая ценность в этом мире!»

Но что делать сейчас, в этот конкретный день?

Она задумалась и огляделась.

Она была в одном из дворов. Всё как везде — она всё же, хотя и в сопровождении, но бывала «в городе»: тёмные окна домов, на нижних этажах почти везде с выбитыми стёклами; сугробы в контурах находящихся под снегом брошенных машин; вырванная дверь подъезда, зловеще чернеющий вход внутрь. Пара протоптанных тропинок, полузасыпанный снегом мусор под окном, обледенелый от вылитой на него из окна же воды; а вот там, видно, начерпывали себе снег. Кто-то же живёт ещё здесь…

Куда идти? Нет, они с сестрой не договаривались, что она придёт к ней, и они вместе… нет, так вопрос не ставился; она просто помогала сестре: сделала то, что, по её словам, должно было вернуть её к её мальчикам, попутно «прищемив хвост» этой вертихвостке Белке-Элеоноре, которая ведь тоже уже стала убийцей! Что за этим должно было воспоследовать она не задумывалась.

Но это военное вторжение в Башню, совершенно неожиданное; когда Олег с Толиком уехали… Неужели это так и задумывалось?? — опять закралась к ней мысль, но она тут же прогнала её.

С другой стороны… Будь в Башне «весь гарнизон», как говорил Олег, они наверняка бы дали отпор этой… этой бронемашине и десанту из неё. У Олега наверняка были какие-нибудь заготовки на такой случай; с пытавшимися раньше «наехать» на Башню они ведь тогда «разобрались» быстро и жёстко. А сейчас, как раз когда они уехали… неужели их специально выманили из Башни?? И сейчас кто-то, возможно — Сергей, — дрался с нападавшими в самой Башне. Помогут ли ему все эти «ходы», которыми они изрыли дом, как мыши ходами? Она в этом сомневалась…

Она тряхнула головой, прогоняя неприятные мысли. Не нужно вообще об этом думать! «Будь устремлённой вперёд! Прошлого нет, прошлое — пыль! Только будущее, прекрасное, светлое!»

Ей стало легче.

Да, так и надо — не вспоминать.

Она опять огляделась. Из чёрных провалов выбитых окон веяло угрозой. Могут ведь и убить, и… и съесть! Как Графа. Почему нет? Она слышала — от Олега — что в Мувске сейчас бывало и такое. Конечно, он, скорее всего, нарочно её пугал, чтобы поднять свою значимость; и тогда она ему не поверила; но сейчас в это как то верилось.

Она стиснула в кармане тёплую гладкую гранату.

Да! Пойду, конечно, на рынок; в тот магазин, где она впервые встретилась с сестрой! Чей он? А, да, она говорила — хозяин какой-то Ильшат. Которому Авдей запродал Ирину. Да… Тем более, что больше пока и идти некуда.

Она направилась в направлении рынка, опасливо оглядываясь по сторонам. Мешала сумка. Надо было взять рюкзак! — запоздало подумала она.

Давно она не была на рынке. До «всего этого» это был большой, самый большой в Мувске Центральный Рынок — огромное куполообразное строение без единой колонны-подпорки внутри, за решётчатым забором; и ещё множество магазинчиков, прилавков для летней торговли и павильончиков для всякой мелочи внутри ограды.