На полу, возле правой лавки лежал большой свёрток из одеял, из которого торчали берцы — тело невезучего студента Матюшкина, тоже, кстати, Ильи… Когда его «упаковывали», прежде такая испуганная тётка вдруг начала кричать, что «вот это одеяло моё; это не ихнее, не можите брать!.». и прочую чушь. Что «одеялов на вас не напасёшься»! Идиотка. Пришлось даже пригрозить ей пистолетом. Тело застреленного бойца и труп Хронова решили не тащить к Пригорку — вот и будет первая задача тем, кто претендует на ежедневный суп, — выкопать где-нибудь на задах огородов яму и закопать там и этого бойца, и Хронова, и всех тех, кто до сих пор под снегом мёрзлой грудой лежал возле конторы.

Бабах сидел слева у самого выхода; где немного дуло и сильно подбрасывало на кочках. Думал, что вот, всё не то и не так… Когда залазили в машину, Адель, на секунду оказавшись с ним рядом, только и сказала:

«— Прости».

А что тут ещё скажешь? Неужели он будет требовать «Ты обещала!.». Или капать ей на мозг «- Ты что делаешь; он ведь полный инвалид; ты с ним только горя хлебнёшь! — поехали со мной!.».

От такой мысли он негромко хрюкнул; и тайком огляделся по сторонам, проверяя, как будто кто-то мог подслушать его такую недостойную мысль. Ещё чего. Конечно никогда в жизни он не сказал бы такое. Честно говоря… честно говоря, если бы Аделька сейчас отказалась бы от Ильи, бросила б его, — потому что он калека! — он бы, скорее всего, бросил бы её. Не взял бы её с собой. Да, нравится. Да, наверное, он даже любит её. Да что там — любит! Но сейчас не те времена, когда можно было всю жить прожить рядом с человеком, который к тебе в лучшем случае равнодушен; и это ни на что бы не повлияло. Сейчас не те времена. Сейчас… сейчас многое что может потребоваться от, скажем так, партнёра. Или партнёрши. И знать, что женщина, с которой ты делишь пищу и постель, в «пиковой» ситуации просто «перешагнёт через тебя», потому что «ты стал не актуален»: ранен, болен, слаб, стар, — было бы невыносимо. Да, не те времена. Илья «воскрес». И Адель будет с ним. И это нормально; с этим нужно смириться…

Он покосился — сидевшая тут же, на лавке, Верочка пересела поближе к нему. Чего ей?..

Под потолком кунга, рядом с закрытым люком и лестницей на крышу, неярко светила лампа, бросая странные тени на лица. Верочка осторожно, готовая при любом противодействии отдёрнуть руку, прикоснулась к его руке, потом положила горячую кисть ему на руку. Чуть придвинулась к нему, и тихо, но отчётливо зашептала:

— Джон! Возьми меня с собой в Мувск. Я тебе хорошей подругой буду; верной-преверной, честное слово!.. Это неважно, что ты меня не любишь; поверь — это не главное! Я тебя очень любить буду, я смогу, честно-честно! Тебе никогда не придётся на меня жаловаться или обижаться… и ревновать не придётся, честное слово! Возьми! Не пожалеешь!

Ровно рычал мотор, слегка покачивало. Крыс дремал; Лика и девочка о чём-то переговаривались; Адель, обнимая Илью, всё что-то шептала и шептала ему.

Бабах опустил голову и еле слышно сказал:

— Я подумаю…

ВАДИМ И ДОЧЕРИ

Когда закончилась вся эта суета подготовки к «зачистке», которая длилась с раннего утра и до самого обеда, и Слонопотам (броневик теперь все называли только так) направился, неся в своём чреве десант, в сторону деревни; Вадим с дочерями забрался на такую уже знакомую колокольня, на верхнюю площадку — следить за обстановкой. Кроме того, нужно было и поговорить в уединённом месте — а колокольня сейчас и была, пожалуй, единственным уединённым местом. Весь Пригорок был охвачен хлопотами: таскали воду из колодца, топили печи; готовили еду; из Большого Дома доносились крики и стоны раненых; возле стены церкви, чуть поодаль, раздавались удары лома и кирки в мёрзлую землю — там рыли могилу для павших вчера общинников. Даже в окопах, где вчера происходило то самое сражение, мелькали головы малышни — с жадностью они собирали себе стреляные гильзы с тем чтобы вечером хвастаться друг перед другом, а также меняться.

Бывшие до Вадима на дежурстве Андрюшка с Санькой, теперь сменные, бодро сыпанули вниз; каждый уже со своим, персонально закреплённым за ним, автоматом.

Первым делом Вадим через бинокль внимательно оглядел окрестности. Всё было тихо и спокойно. Включая лежащий на боку Барс с уже снятым с него пулемётом и стоящий поодаль горелый БМП с развороченной попаданиями гранат РПГ кормой.

«— Завтра же, пока машина здесь, нужно будет подцепить тросом и дёрнуть, поставить Барса на колёса!» — сделал себе в уме заметку Вадим, — «Хорошо б и второй БМП к церкви на площадку затолкать — но их Слон… Слоно… «слоно-что-то там», к сожалению, на Пригорок не вскарабкается. А то было б славно…»

За его спиной Зульфия темпераментно рассказывала сестре о своей вчерашней встрече с давним своим недругом, Альбертом:

— …увидел меня — и за винтовку! А я же не знала, что она без патронов; я в сторону так вот падаю! Вот так вот, ага! Серёга мне показывал, как падают, «уходя от ствола» — и пистолет выхватываю одновременно!..

— Револьвер вообще-то. — поправляет её Гузель.

— Да. Наган. И — шарах в него!! Мимо. Он как заорёт! — и в чулан; и хотел там закрыться. А я же не знала, что у него винтовка без патронов! — так-то я б его голыми руками!.. Я — за ним! Он дверь в чулан не успел прикрыть, — и как заорёт!!

— Ты же говорила, что он уже орал!.. — заметила старшая сестра.

— Да! Но он заорал ещё громче! И — вылетает назад! — с та-а-акими глазами, прям девять на двенадцать! Это его в жопу малышня ножиками пырнула!

— Зуля, не «в жопу», а «в задницу».

— Да какая разница?..

— Нелитературно.

— Ну ладно. В жо… в задницу его пырнули — он вылетел, — и на меня! Я в него опять — хрясь из пистолета!!

— Зуля, я всё Вовчику скажу! — что ты пистолет от револьвера не отличаешь; чему он вас только учил!..

— Ну, из нагана, я же говорю! Хрясь в него!

— Нету такого слова: «хрясь». Надо говорить «выстрелила».

— Беее, Гуль, до-ста-ёшь! Это… как же «выстрелила», когда правильнее «хрясь!»

— Хочешь сказать, что темп повествования теряется? — догадалась Гузель, — Тогда говори «бах!»

— «Бах» говорят дети. Вон, Тарас малой, когда в войну играется, кричит «бах!» Или «трах!» Сбиваешь меня — не буду тебе рассказывать!.. Сестра ещё. Старшая!!.. — обиделась Зулька.

— Ладно — ладно, не дуйся. Слушаю же тебя. Ну, что дальше?

— Что дальше, что дальше… — голос младшей дочери, явно обиженный непониманием; но постепенно она вновь увлекается: — Выскочил — и на меня! Я в него — бах! Мимо! Он как заорёт!.. Ещё громче, да. И — в коридор! Я ему вслед — бах! Опять мимо! Так и удрал, урод! Жалко, что я промахнулась! Почти целый удрал! — только что его малышня в жо… в задницу пырнула! Надо было мне тоже «на зачистку» ехать — найти этого урода! И угандошить!!

— Зу-ля!!

— А что такого, что такого я сказала??? Серёжка так говорит!

— Серёжка твой совсем не образец для подражания; во всяком случае в плане выражений. Тут не он тебя, а ты его, как воспитанная девушка, должна поправлять.

— Ой-ой-ой-ой… — скептически ноет Зулька; хотя замечание про «воспитанную девушку» ей явно понравилось, — А сама-то, сама-то… Своего Вовку не очень-то поправляешь!..

— Своего..! — голос Гузели сорвался, и она отчётливо всхлипнула.

— Чо ты, чо ты, Гу-уль?? — испуганно переспросила Зульфия.

Закончив осматривать окрестности, Вадим обернулся, убирая бинокль:

— Зульфия! Со скольки метров ты в Альберта из нагана стреляла — и не попала??

— Ааа… — заподозрив неладное; и сообразив, что она наговорила лишнего, испугалась та, — Нууу… Метров с… с восьми!

— Зульфия. Там вся изба бабки Насти метров десять от стены до дальней стены. А от входа к чулану, наискосок — метра четыре от силы. И ты… с четырёх метров!.. не попала в здорового парня??

— Ага-а-а… — поняв, что вот теперь она действительно попала, заныла Зулька, — Так в спешке!.. Можно сказать — в перестрелке! И — он же бегал! В стороны!