Баба Настя протестующе подняла руку:
— Андрюшке, вообще дитям, нечего делать в окопах, когда начнётся! Я сама в окопы пойду, а Андрюшке, — нечего делать!
— БабНастя, так я же как бы не против! — стал оправдываться Вовчик, поняв, что допустил промах, — Я, что ли, его, и ребятню, гоню на тренировки? Сами ведь бегут! Ну, не дам я Андрюшке с Санькой бутылки кидать, сошлю на кухню, — это ж какая обида будет! Так-то они хоть под присмотром и делом заняты, а что они выдумают, если их дома запирать? А как война начнётся, — так, конечно… примем уж меры. Как-нибудь.
— Вот… как-нибудь… — баба Настя тяжело вздохнула и перекрестилась, — За какие прегрешения нам такие испытания… Чтоб ещё и детей — и воевать!
А Вовчик продолжил:
— Бензина маловато, да. Но слили всё, что было; плюс уже вторую неделю на кухне стараниями Санька Евстигнеева все наличные запасы самогона перегоняют на второй раз, для повышения крепости и, соответственно, воспламеняемости; мешаем с бензином и моторным маслом — получается неплохо… Ещё проблема: стеклянных бутылок мало! Пластик, всё пластик; да банки — а банки — не то! Хотя поллитровые и литровые банки тоже к делу приспосабливаем — закручиваем жестяными крышками. Ну и… да, если со стороны домов пойдут — придётся дома оставить, и подтянуться всем сюда, к церкви и каменному дому, что есть, по сути, цитадель. Здесь будем встречать, здесь будем биться. Одна надежда — нанести им неприемлемый урон, чтобы отступили и оставили нас в покое!
Сидевший на лавке, вертевший в пальцах ТТшный патрон и болтавший ногами Крыс вздрогнул: эти вот слова — «нанести неприемлемый урон» живо напомнили ему Устоса; как он собирался на битву с гопотой, осаждавшей Башню; и он тоже говорил про «главное нанести им неприемлемый урон — тогда отступят!» Ой-ой-ой…
— Не согласен! — опять влез Вадим.
— С чем не согласен, Вадим Рашидович? — переспросил Геннадий Максимович.
— С Хорем не согласен — что главное «нанести урон», чтоб отступили. Отступят — и что? Что дальше-то, что?? — голос его стал повышаться, он стал распаляться, — Что дальше? Ну, допустим, отступят. Допустим, даже больше лезть не будут! А весной, аа?? Вы сажать, эти, сельскохозяйственные культуры, мать их, думаете?? Где, как? Поля-то ведь общие с деревней, с одних общинских огородов не прокормиться! И как?? Они пустят нас на поля? и так и будем — как прошлым летом, — бок о бок?? И никто ничего никому не припомнит??
Все зашевелились, завздыхали — Вадим говорил дело. Конечно, один отбитый штурм ничего не решит. Но что делать-то, что? Понятно, что прежних, даже недружелюбных, отношений уже не вернуть…
— Не шуми, Вадим! — пристрожился Отец Андрей, — Что предлагаешь-то?
— Что предлагаю… — произнёс выпустивший пар, и сразу как-то сникший Вадим, — Что предлагаю… Пока я только ситуацию описываю, — которую вы, я гляжу, пока что до конца не понимаете… Что я скажу… Кончилось «мирное сосуществование», кон-чи-лось! Теперь или мы их, или они нас. И всё должно окончиться до весны, до начала посевной. Не окончится — не будет толковых сельхозработ ни у нас, ни у них — мы же и не дадим! Ведь не дадим же им на наших полях сеять, нет ведь?? Пусть хоть три кольца блокады строят, окопы копают… Они в низине. Весной начнётся распутица, грязь; окопы зальёт. Поневоле вылезут. Так что… или они нас, или мы их. И всё — этой зимой. Вот — даже, как дед Гена говорит — в ближайшие дни!
— Ну, мы попали… — ни к кому не обращаясь, вздохнул Жексон; а Толик саркастически произнёс:
— Ну, вариант что «вы их» как-то кажется маловероятным, даже невероятным скорее. Вы… Мы, то есть — в осаде. Хоть и в хорошей позиции, но в осаде. У осаждающих — численный перевес; перевес в оружии, в патронах; вот — технику подогнали. Очень может быть, что и подвезли что нибудь серьёзней стрелковки — ну там тяжёлые пулемёты, гранатомёты или миномёты. А у вас личный состав ножами фехтовать учится, хех!..
Он язвительно засмеялся, и, поскольку все молчали, продолжил:
— Банками с самогонкой остановить технику собираетесь! — хорошее дело! Хыхыхы! — он демонстративно заржал, — При этом ещё и перебить их всех! Деревню захватить? Хыхы-хыхы!! У вас только девки боевые; на днях одну по заднице хлопнул — так чуть гирькой в висок не уработала!.. Вот, эти — боевые; а тётки и старушка, которых у вас большинство, только молится умеют.
— Что сказать-то хотел? — зло буркнул Крыс. Ему очень не нравилось это толиково ёрничание. Хотя, конечно, он прав по сути — это он тоже понимал.
— У нас не только старушки! — сурово сказал Геннадий Максимович.
— Чо сказать? Вот то и сказать хотел — что все вы уже покойники! Да и мы с вами — поскольку завязли здесь! Без вариантов!
— Я ещё не покойник! — зло сказал Крыс; а Отец Андрей сумрачно перекрестился, за ним перекрестились все кроме Вовчика, Вадима, Толяна и Крыса с Бабахом.
— Истину глаголешь, сын мой… — произнёс священник, — Плохи наши дела. Но… есть такое дело: делай что должен, — и будь что будет! Не нравится Вадиму Рашидовичу, но я скажу всё же: велика милость божья, и не оставит он нас своей благодатью; поможет сынам и дочерям своим недостойным. Не может не помочь! На это и уповать будем…
— Уповать! — это уже Вадим, — Всех бы уже порезали тут, если бы не мы с Хорем тогда! Да вот, ещё ребята. И что-то там, возле бээмпэх и бензовоза, я бога не встречал! Сами управились. Ты, Хорь, видел там бога, нет? Хотя б когда часового завалил, нет? Вот и я нет…
Геннадий Максимович осуждающе сказал:
— Вот, был у нас один пессимист, теперь два стало: к Вадиму Рашидовичу Анатолий присоединился!
А Отец Андрей, в свою очередь, высказался:
— Ты, Вадим, не прав, когда говоришь, мол, не было там бога рядом! Не можешь ты знать. То, что удалось вам — это божий промысел, божья помощь! И то, что ребята вот подоспели, — тоже!
— Хы, приятно быть «божьим промыслом!» — съёрничал Крыс; а Отец Андрей обратил тут же внимание и на него:
— Кто, я спрашиваю, кто опять морду крысиную углём на стене нарисовал?? Только стёрли…
— Ну, мы с Зулькой нарисовали… — не стал отпираться Сергей, — И пацаны ещё помогали, им в кайф. Хорошо получилось; лучше, чем когда я один. А чо? Тотем. Эта… охранный знак, да! Помогает, я отвечаю!
— Я… — только было хотел произнести что-то грозное священник, но Сергей перебил его обличающе:
— А у вас чёрт в прихожей перед церковью нарисован, — и вы его не стираете! А тут подумаешь — крысиная морда! Малышне так нравится!
Отец Андрей, не начав фразу, замолк, не найдясь что ответить; а Геннадий Максимович воззвал:
— Давайте всё же насущные дела обсуждать, а не чьи-то рожи нарисованные! Есть ведь дела поважнее!
Совет продолжился.
Расходились уже в темноте, обсудив и приняв немаловажное решение; по сути — новую концепцию обороны. Причём немалую роль тут сыграл именно Сергей.
Когда обсуждение опять пошло на «пропустить технику, отсечь пехоту» он запросил слова, и, встав под уважительным взглядом Жексона и насмешливым Толика, высказался.
Высказался он, прежде всего, про свой, а вернее — про опыт Башни «в отражении многократно превосходящего в вооружении и технике противника», — и все, согласившись, что опыт бесценен, поторопили его переходить к сути: как применять этот опыт тут, на Пригорке, по сути — в поле, где нет многоэтажек и лестничных маршей. Про подвиги Сергея все были уже наслышаны — информация в общине распространялась быстро.
Суть предложения Крыса сводилась к тому, что «нафиг не нужны эти окопы вообще, техника через них пройдёт полюбому; там только подставляться! — а надо сразу ступить и встречать противника уже непосредственно среди строений: вот, церковь есть, она каменная; большой дом — тоже каменный; строения ещё всякие, хозпостройки. Вот там и надо укрываться, оттуда и метать коктейли Молотова в прорвавшуюся бронетехнику — не будут же они, не входя на Пригорок, сносить всё из тяжёлого оружия! А когда сожжём бронетехнику… — он говорил об этом как о деле решённом, — тогда и втянувшуюся пехоту перещёлкаем; тут, в неудобьях и закутках у ваших бойцов все преимущества, даже если и с ножами и этими трубками, что только вблизи стреляют. Деревенские же тут, как понимаю, не ориентируются нефига! — вот и надо наделать всяких ловушек; вплоть до капканов и петель; приготовить мест для засад и так далее… плохо только, что зима, и времени уже много упущено!