Следующий этап: в результате бурной деятельности кинутых жильцов (а также нервам и здоровью кумы) городские власти таки выделили наиболее нуждающимся несколько комнат в одном из общежитий. Типа на время пока достроится дом. Туда и переехала наша пара. Развал и госпереворот они встретили, живя в общаге, даже не имея прописки, а только распоряжение властей. Когда случился переворот и война с регионами, для усиления «зелёной зоны» в город стянули дополнительно вояк. И, не мудрствуя лукаво, разместили их по общагам. Кто имел там прописку — уплотнили; а кто не имел (Саламатины) — на улицу. Первое время кантовались то у одних знакомых, то у других. В доме невестки тоже места нет. А арендовать уже денег не хватало. К тому времени проектный институт уже год как закрылся, а в мэрии, где Ольга Викторовна работала, прошли сокращения. Вот так они оказались на улице.

Собирались идти в эвакуационноый центр, но наслушались всякого; и решили, что пока тепло поживут где придётся, а на зиму собираются податься на какой-нибудь заброшенный дачный участок. Первое время сын с невесткой регулярно с ними встречались и передавали кое-какую еду, но потом сына забрали в армию (а он не сильно-то и возражал), и до сих пор он находился где-то на фронте. Невестка-же, оставшись одна с двумя больными людьми и карапузом никак не могла уделять внимание ещё и родителям мужа.

Опять же в очереди за раздачей гуманитарки познакомились с Робеспьером и Скотником; и решили, что группой выживать легче. К тому времени из города уже начался исход. Ютились в подвалах; потом в брошенных и разграбленных мародёрами квартирах; питались гуманитаркой.

А потом началась эпидемия.

Саламатин, теперь уже Растрелли, вспомнил про старый дом, усадьбу, далеко за городом; на краю с сельхозугодьями, которую в своё время его проектный институт обследовал на предмет экспертного заключения о возможности и стоимости реконструкции. Явно пустующее здание далеко от города явно было никем не занято; имело всё же крышу, источник воды неподалёку; источник пищи чуть дальше — и почти неиссякаемые запасы топлива для очага в виде деревянных перегородок и перекрытий.

И вся команда «бывших интеллигентных людей» совершила пеший многодневный вояж в этот вот Дом…

Юрист, он же Николаич, крупный мужчина, высокий, плотного телосложения, прибился к ним значительно позже, как раз перед Рождеством.

О себе он рассказывал скупо, больше горячо и неубедительно вещал о политике; и, насколько могла судить Гузель, к нему до сих пор присматривались. По некоторым темам у него возникали постоянные споры с остальными мужчинами — членами группы; Саламатина — Магерини от участия в политических дебатах воздерживалась.

Вот и сейчас…

— Ты, Николаич, всё упрощаешь! — не соглашался с ним Робеспьер, — Нельзя в исторических процессах всё сводить к банальному «кто чей ставленник»! Имеют место быть центробежные тенденции, что естественно для социума, когда резко сокращается кормовая база. Она же сократилась по совершенно объективным причинам плюс важные субъективные факторы: одна страна за океаном решила, как водится, быть самой умной и удачливой, и, по уже опробованному рецепту, замутить мировой кризис, плавно переходящий в мировую же бойню. Но не справилась, не рассчитала: бойня случилась не повсеместно, но лишь по периферии мира; в то же время мир оказался настолько глобализован, что привычно отсидеться «за лужей» не удалось, накрыло и их… Развал стал всеобщим. А Потрошенко — просто опарыш на гниющем теле павшей страны; ни он так другой; не нужен он был Мувску, как не нужен был и весь этот развал!..

— А я тебе, Роб, говорю — она мувский ставленник! — горячится Юрист, — Твоё сведение всего к «объективным историческим процессам» утомило! Как Сталин говорил: «- У каждой ошибки есть имя!» Вот, а Потрошенко — не ошибкой был, а прямой диверсией, адресной! Чтобы развалить Регионы!

— Зачем бы это было нужно Мувску-то? — поправил до этого молчавший Скотник, — Прямая кооперация с Регионами была: нефть, промка, сельхозпродукция… Не начнись эта бесноватость в Оршанске — и Мувск бы не вмешивался. А Потрошенко… да что Потрошенко!

— А я вам говорю!..

Поближе к Гузели подсела Магерини:

— Вы не обращайте внимания, девушка; они всё время спорят; вот последнее время только всё более и более ожесточённо… Наверное сказывается сенсорный голод, недостаток свежей информации. Переливают из пустого в порожнее… Это они ещё вас стесняются, — завтра вы уйдёте, они вот ситуацию с вашей деревней, вот что вы рассказали, обсуждать станут. Опять поспорят. Не обращайте внимания. Хотите топинамбур? Нет, соль у нас есть, запаслись. Прекрасная вещь топинамбур — он же «земляная груша», нам Скотник рассказал, — растёт как сорняк, в уходе не нуждается; и клубни его… не сказать чтобы вкусные, но как разнообразие к картошке вполне годятся. Он хранится плохо; потому мы его каждый раз выкапываем, без запаса. Он вкусный — если привыкнуть!

Гузель с благодарностью взяла столь полезный корнеплод. И все тоже привычно закусывали печёную картошку сырыми клубнями топинамбура. Только Скотник зачем-то свою долю аккуратно прятал в карман…

— Вот, кушайте… Как же вы одна, в такую даль… Да, я понимаю — нужна помощь… нужна управа на этих… как их. Сложно всё это. Наверное и нет на них управы. Дикое Поле, как Роб говорит; у кого оружие, тот и прав. Он-то где-то доволен даже; говорит: «- История вершится на наших глазах!» — ему хорошо, он один; и он принципиально привык обходиться малым, прямо как Диоген! «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые» — его любимое выражение; мы же все предпочли бы такие вещи видеть только в кино… Помните, жанр такой был: пост-АП?.. «Дорога» фильм, помните? Или там ещё где негр с мечом. Илай, да. Мы смотрели — думали ли мы, что всё это и на нашу долю придётся?.. А вот… Кушайте. Сейчас картошку с топинамбуром доедим — чай поставим; со смородиновым листом. Тут есть поблизости несколько кустов, мы их и ободрали. А крупу вашу — уж утром, на кашу.

Спор между тем разгорелся и, что бывает нередко в замкнутых сообществах, перешёл на личности; причём Робеспьер явно громил своего оппонента:

— В конце концов, я знал таких, кто предвидел вот это вот историческое безобразие и соответственно подготовился! Запас продуктов; необходимых вещей для выживания, даже легального оружия и патронов! Я не знаю, что с ними было дальше; но предполагаю, что с их подготовкой, а главное, с их психологической готовностью встретить неприятности «с открытым забралом», они выживают, причём в гораздо более комфортабельных условиях, нежели мы!

— Да бесполезно, бесполезно было готовиться! На всю жизнь не напасёшься! Я всегда говорил…

— Вот! Вот-вот! Ты «всегда говорил», ты только и говорил — всегда! Только это — говорильня! Ты думал, что твоя говорильня и твой диплом по юриспруденции и менеджменту будет тебя кормить вечно?? «На всю жизнь не напасёшься!» — какие гнилые оправдания! А жизнь проста и очевидна: вот, кроме как «доказывать» что из себя представляет Потрошенко ты ни на что не годен! Я напомню тебе: этот очаг сложили мы с Растрелли; в этот дом привёл нас Растрелли; лучины великолепно готовит Скотник, а картошку непревзойдённо печёт Магерини! Даже соль у нас из наших с Растрелли запасов, — почему у тебя ничего нет?? Ведь твой дом не отняли и не разбомбили, как у Скотника; ты не лишился жилья как Растрелли с Магерини, — ты сам рассказывал, что до самого последнего времени получал вполне приличную зарплату! Но! — ты продал ружьё, потому что «оружие в доме не нравилось твоей жене»; а на зарплату и премию накануне сáмого развала купил… электроплиту со стеклокерамикой и посудомоечную машину! Зачем?? У тебя что, семья большая была, что тебе нужна была посудомойка?? Или ты без стеклокерамики жить не мог? Нет! Тебе был важен Статус!

— Да не нужен мне был «статус»! — отбивался Юрист, — Просто я мог себе это позволить, чего непонятного?? Что ты ко мне вторую неделю цепляешься с этой посудомойкой и стеклокерамикой? — потому что сам никогда себе этого позволить не мог?? Несмотря на свою учёную степень?? А я вот за одну сделку с «ОршанскФинанс» получил столько, что мог пять посудомоек и пять плит со стеклокерамикой купить, — тебе завидно??