— Доживём, братан! — покровительственно хлопнул его по плечу Генка, — Если на фронте Градом не накрыло; и в тылу от эпидемки не сдох, — значит я-то точно до весны доживу, хы. Чего и тебе желаю. Так ты куда сейчас?

— Домой… А дом у меня сейчас — на промзоне. Там печка, гудрон, там тепло и люди… — говоря, что его дом сейчас на промзоне Владимир никак не рисковал и не выдавал своё настоящее место дислокации: под Оршанском было несколько промзон, некоторые из которых тянулись на десятки километров; и объяснение «живу на промзоне» без конкретики по сути не давало ничего.

— Вот только девчонок по домам завезу… Или куда они сами укажут.

— С девчонками познакомишь? — заинтересовался Генка.

— А то!

Генка заглянул в освещённый салон.

— Военный-здоровенный, вы девушек не обижаете?? — тут же послышалось оттуда кокетливое от Гали или Светы. Явно успокоились — видят за разговором, что парень вменяемый.

— Как можно!

— А курить у вас есть?

— Найдём!

— Так может подбросите до Улицы Народного Справедливого Восстания, тьфу, до бывшей Герцена? А то Вовке в другую сторону?

В общем встреча получилась однозначно удачной: военные не только не предъявили Владимиру за чужие машины, набитые подозрительного вида коробками; но и по взаимному согласию приняли к себе обеих девушек. На радостях, что ситуация так удачно разрешилась, Владимир перегрузил в военный джип и несколько коробок с продуктами, коробку с винными бутылками, — вот из курева у сутенёра ничего дома не было, — вёл, видимо, здоровый образ жизни. Довольные друг другом новые друзья пожали руки, Владимир попрощался с девушками; тут же произошло и их прощание и с Элеонорой, и с Наташей, с Гузелью — бывшие подруги по несчастью аж всплакнули, прощаясь, — и они разъехались. Собственно, складывалось впечатление, что бывшие узницы не прочь и затусить с «военными-здоровенными» и наподольше.

Уже отъехав, Владимир с досадой вспомнил, что второпях так и не выспросил Генку ни о том, чью конкретно силу тот сейчас представляет; ни где они сами базируются — это знакомство могло быть полезным и на будущее. Но что не успел то не успел. Удачно было хотя бы уже то, что встретился знакомый, и потому обошлось без разбирательств кто такой да откуда всё; а могли бы и просто, без разбирательств, пристрелить да и отобрать всё!

Да, обошлось без «предъяв», — тогда; но вот как только снова двинулись в путь Наташа «предъявила» по полной программе: и за то, что ударил; и за то, что сукой обозвал; прямо как Собчачку; и, главное — она слышала! — что он сказал, что «там, в мерседесе — моя девушка!»

— Я знала, я чувствовала!! Если Гуля твоя девушка — кто тогда яяя??? Почему, почему я не погибла тогда, вместе с папой! Почемууу??

Элеонора пыталась успокаивать её как могла; время от времени выразительно поглядывая на внешне невозмутимого брата, как бы говоря «ну ты, братец, даёшь!», — но это лишь усиливало рыдания. Владимир не вмешивался — ясно, что это не столько «предъява», сколько отходняк от психо-посттравматического шока — слишком много в последнее время навалилось на хорошую домашнюю девочку Наташу. Да и психика не у всех одинаково устойчива — вот, пропавшая, а теперь вновь обретённая сестрёнка, исхудавшая, с подбитой губой, но как будто и не расставались, как будто всё происходящее в порядке вещей! У каждого по-своему проявляется, да.

Этот день, действительно, всё никак не хотел кончаться; и напоследок, казалось, решил их добить… На воротах Норы их встретил лай Янычара и, против ожидания, дежуривший Оберст. Почему не дядя Саша? — а потому что вернулся Генка. Но… Вернулся один, вернулся пешком, и раненый. Прямо сказать — еле дополз, еле доковылял. И рассказал, что вся пацанячья бригада; все «псы», ушедшие «в набег» под предводительством на этот раз Вампира-Меньшикова-Шалого, — кончились. В прямом и самом грубом смысле этого слова — больше их не было. Среди живых. Кончились, все. Он один, Генка, ушёл. С пулей в плечо навылет и двумя картечинами в боку. Пешком. Ногами, да. Всё это время шёл. Почти двое суток. Да, где-то спал, и, кажется, даже что-то ел. Где и что — не помнит. Рассказал только, что больше ждать некого — это точно. Что «мудак Шалый», когда, в принципе, уже дело было сделано, и охрана склада стояла, уперев руки в стену и поскладывав автоматы и дробовики, глумясь начал кричать:

— «А ну, нах, взяли картонки и сделали из них прокладки между бошками и стенкой! Стенка чистая, крашеная — чтоб вашими мозгами не забрызгать, — щас будем вам бошки сносить!»

Главное, что реально убивать-то они никого и не собирались: собрали бы оружие, взяли хабар, погрузили бы в микрик — и ходу. Нах оно и спёрлось бы — убивать без необходимости; и охрана, видимо, тоже на это рассчитывала; но Вампир, мудила, оскаливая свои жуткие клыки, выдал им это вот — про «бошки сносить» и про «картонки, чтобы стенки не забрызгаать». Очевидно, только чтоб повыделываться — это у него в крови. Теперь уже было, да, в прошедшем времени.

И у одного из охраны перемкнуло — видимо со страху. Обернулся, кинулся, схватил ствол. Шалый его вальнул, конечно, — но на остальных-то это подействовало как стартовый свисток. И понеслось…

Владимир представил, и его передёрнуло — взаимное мочилово почти в упор, в стиле американских боевиков с бандитскими разборками, только в реале: торопливые щелчки пистолетных выстрелов, треск автоматных очередей и покрывающие всю эту какафонию ахания крупнокалиберных дробовиков; крики и всхлипы; вспышки выстрелов, летящие гильзы и вспухающие розовые облачка при попадании пуль в тело. И всё быстро, очень быстро — секунд за десять. И всё из-за мудака Шалого, решившего повыделываться; не соображающего, что самый страшный зверь — опасней бешеной собаки! — это крыса, загнанная в угол, и которой некуда деваться. И что вот этим вот своим «держите картонки, чтобы стены не забрызгать — щас бошки вам будем сносить!» он охранников в положение загнанных крыс и поставил.

Трое их осталось, охранников, — из восьми. Может — четверо. Потому что у них — автоматы и помповики; а у Псов — пистолеты и обрезы. Неравный расклад получился, даже если учесть, что сначала те стволы поскидывали и готовы были сдаваться. Мудак Шалый, как есть мудак. На то и Шалый. Был. Сволочь. Сам лёг. И всех пацанов положил: Фибру — Андрюху Денисова; Лёньку, Стапана. А он, Генка, удрал. Успел. Они?.. Нет. Это точно — он сам видел, как по ним очередью прошлись; как картечью Андрюхе полчерепа снесло. Бабке Лизе, Елизавете Фёдоровне, не говорите только — ей сказал, что Фибра тоже удрал, только потерялись потом. Может придёт ещё. Потом, позже. Гад, гад и мудак Шалый… И мы, говорит, мудаки, что без Женьки на дело пошли — с Женькой такой херни не случалось; Женька всё предусматривал и роли распределял, на то он и Диллинжер…

Всё это подробно и в деталях им с Женькой пересказала встречавшая их Алёшка. Дядю Сашу всё это подкосило — отнялись ноги. У него и раньше-то, с последствий диабета, с ногами было плохо; а тут — начисто. Такое потрясение! Потому и Оберст на воротах дежурит. А женщины — в трансе. Да. Все. Но — думают, что, может, кто ещё вернётся. Им всё-то не сказали. Да ещё когда вы с Женькой до ночи не вернулись…

Алёшка рассказывала прямо возле машины, пока они выгружались; торопясь, пока не выбежали на улицу встречать остальные. При этом посматривая недобро на прибывших с ними Наташу, Гузель, Элеонору. Явно пытаясь определить, кто из них тут кто, и кем Владимиру приходится. Женька было сорвался на неё — «что, то что я живой вернулся ты хоть заметила??» — ноль эмоций. Но на Женьке тут же повисла ревущая маленькая Наташка, которая после возвращения раненого, почти никакущего Генки решила, что и с братом такая же ерунда непременно… А она, Алёна, знала что нормально всё будет! А кто эти чувырлы, а, Володь?.. Они что, тоже теперь будут тут жить? А которая тут Наташа, из-за которой ты?.. Ага.

Пришлось быстро их познакомить — Наташа, Элеонора, Гузель. А это Лёшка, то есть, прошу прощения — Алёна. Здешняя атаманша и очень крутая девушка.